22 ноября 1941 года началось движение по ладожской ледовой Дороге жизни. Она стала единственной транспортной магистралью через Ладожское озеро. Дорога связывала блокадный Ленинград со страной до марта 1943 года. О том, как шла эвакуация через Дорогу жизни, как складывалась жизнь в городе после полного снятия блокады, рассказывает Надежда Соболь, очевидец событий 82-летней давности.
Надежда Тимофеевна Соболь (в девичестве Андреева) совсем недавно отметила 101-летие. Про Дорогу жизни она знает не понаслышке. В 1942 году ей с сестрой и матерью пришлось перебираться из осажденного фашистами города по Ладожскому озеру в Калининскую область (ныне – Тверскую).
Погиб в боях за Красное село
Надежда Соболь родилась в Ленинградской области, в деревне Дубо под Кингисеппом. Но уже через два года, после пожара в доме, её семья перебралась в Ленинград.
– Часто приходится слышать, что в советское время люди не могли чувствовать себя свободными. Мне это странно. Мой папа состоял в партии, работал на «Ленфильме» декоратором. Был человеком идейным. Но никогда не вел в семье агитации. Поэтому, когда я отказалась вступать в комсомол, никаких репрессий не последовало, – вспоминает Надежда Тимофеевна. – После папиной гибели на войне, я продала полное собрание сочинений Ленина. Искала покупателя не таясь. И опять же, никого этот факт не смутил, хотя до хрущевской оттепели было еще далеко.
Отец Надежды погиб в боях под Красным Селом. Он ушел на фронт, хотя в силу возраста не подлежал мобилизации.
– Мы с сестрой приехали на место его гибели, хотели найти могилу. Но нашли памятник, на котором были перечислены фамилии погибших. Папиной фамилии среди них не было. На памятнике под фамилиями была еще одна скромная надпись: «и другие». Мы решили, что папа и есть «и другие», – рассказывает Соболь.
Эвакуировали по Дороге жизни
За полгода жизни в блокадном городе мама Надежды Тимофеевны совсем ослабла. Стало понятно: женщину необходимо эвакуировать. Но как уехать из города? Конечно, женщины слышали про Дорогу жизни, но перебираться в марте по льду Ладожского озера было небезопасно. То одна, то другая машина с людьми проваливались под лед. Но голод был страшнее. Если до начала войны население города насчитывало 3 млн 400 тысяч человек, то к моменту полного снятия блокады лишь 600 тысяч. При этом число эвакуированных было в разы меньше, чем погибших от голода.
– Вспоминаются страшные картинки первой блокадной зимы: совсем молодая девушка лежит на улице с отрезанными икрами. В очереди за хлебом стоит человек, по шее которого в несколько дорожек бегут вши. Куда-то едут грузовики, в кузовах лежат голые мертвые люди. Что будет дальше – никому неведомо, – говорит Надежда Соболь. – Мы решили эвакуировать маму. Под ее руководством сколотили сани, положили маму на них и пошли на Финляндский вокзал. Возле эшелона нам выдали по буханке хлеба. Мама запрещала есть много, чтобы не умереть от заворота кишок. Но мы съели весь хлеб сразу и, конечно же, нам стало плохо. Во время одной из остановок мы с девчонкой из вагона пошли к колодцу за водой. За это время эшелон ушел. Местные женщины сказали: «Идите вслед, может поезд и остановится». Действительно, началась воздушная тревога, поезд встал и нас подхватили военные. По Дороге жизни мы проехали удачно – не бомбили.
Жизнь в эвакуации
– Когда добрались до деревни, в которой прежде родилась и жила мама, местные мальчишки сказали: «Какие-то старухи к нам приехали». Мне было 20 лет, а сестре 18, – продолжает Надежда Тимофеевна. – Мы были тощие, как два скелета. Увидев друг друга в бане, расплакались.
В Бологом девушки рыли окопы, а потом устроились вольнонаемными в Управление военно-полевого строительства Северо-Западного фронта.
– Ночные дежурства по управлению входили в наши обязанности. Ночью всегда бомбили. Однажды позвонили из деревни, сказали, что мама умерла. Ночь, вокруг бело от снега, звуки разорвавшихся бомб. Я иду 30 километров до деревни к маме. По дороге захожу в ближайший дом и жду рассвета. Прихожу – мама лежит в гробу. Я теряю сознание…
На маминой родине Надежде предложили новую работу. Поскольку до войны она училась в педагогическом институте на физико-математическом факультете, девушку уговорили стать учителем физики и математики в местной деревенской школе. Но та хотела на фронт. Окончила курсы военных шоферов в Вышнем Волочке.
– Весной 1944 года советские войска уже начали освобождение соседних государств, стали медленно продвигались к Берлину. Женщин перестали брать в армию. Пришлось забыть о фронте и ехать в Ленинград, – вспоминает Надежда.
В Ленинграде, в огороде
– Мне предложили поработать сторожем – охранять огороды Смольного в Новой Деревне. Охранять надо было по ночам, с винтовкой, в тулупе. К счастью, за всё время так и не пришлось в кого-то выстрелить. Хотя был неприятный случай, когда ко мне в сторожку ворвался какой-то парень и хотел изнасиловать. Со всех ног я рванула в соседний домик к такой же сторожихе в тулупе. Она меня спасла. Мы с ней дружили всю жизнь, – рассказывает Надежда Тимофеевна. – Огород Смольного ничем не отличался от любых других грядок. Выращивали как все в то время: капусту, морковь, лук. Я тоже разбила свой небольшой огородик с редиской.
Уже через три месяца Надежда работала в Смольном бухгалтером. Никого не смутило, что девушка не была комсомолкой.
– А вот рассказы о том, что в Смольном как-то «жировали» – совершенно не соответствуют действительности. Раз в несколько месяцев нам давали по бутылке водки и одну селёдку, — это все «привилегии», которые у нас были. Но думаю, что подобные пайки выдавали и в других заведениях, – рассуждает Надежда Тимофеевна. – Всего один раз я попыталась обменять этот паёк на картошку или карточки. Пошла на Некрасовский рынок, и сама не заметила, как ко мне подошла милиция. Хотели арестовать, якобы за спекуляцию. Я так перепугалась, что навсегда забыла дорогу на рынок.
После войны Надежда Тимофеевна окончила Ленинградский институт точной механики и оптики. 20 лет работала в конструкторском бюро инженером-конструктором: создавала новейшие приборы для геологической отрасли.
